В деле Холодова все поводы и мотивы замыкались на вооруженных силах. Волна негативных публикаций по поводу «армейского беспредела» захлестнула страну еще в 1993 году. Некоторые особо отличившиеся по этой части журналисты часто получали угрозы. Среди «мишеней» были военный обозреватель «Комсомольской правды» Игорь Черняк и корреспондент «Московских новостей» Александр Жилин. Последнему даже пришлось спрятать свою семью на Украине.
Однако гнев министра обороны обрушился именно на молодого журналиста «Московского комсомольца». О напряженных отношениях Грачева и Холодова знали многие. Павел Сергеевич не стеснялся публично выражать свою неприязнь к корреспонденту. Отвечая на вопрос Владимира Познера, – ведущего программы «Мы», – Грачев в качестве внешнего врага определил исламский фундаментализм, а в качестве противника внутреннего – журналиста «МК» Холодова. Вскоре Дмитрия перестали пускать на пресс-конференции в министерство, а на оперативках Павел Сергеевич неоднократно заявлял, что с Холодовым нужно «разобраться». Сейчас бессмысленно строить догадки, были ли поняты буквально слова министра его подчиненными, которых впоследствии привлекли по делу об убийстве Холодова.
Существовало несколько версий гибели Дмитрия. Первая и самая главная замыкалась на военных. Согласно второй, Холодов якобы имел компромат на одного из высокопоставленных чиновников, который и решил избавиться от ненужного свидетеля. Однако следствие остановилось на «военной» версии.
По делу Холодова проходило шесть человек – все военные, офицеры «особо приближенного» к министру 45-ого полка ВДВ. Сознавшись первоначально, обвиняемые затем заявили, что дали признания под давлением следствия. Сам господин Грачев, хоть и робко, но все-таки пытался защитить своих бывших подчиненных, настаивая на абсурдности обвинения: «Ну, какое может быть убийство, если нормально мыслящий Человек может рассуждать — вот эти Десантники, которых посадили, что ж, до того глупый народ, что шесть человек там, или семь, чуть ли не полбригады, целую войсковую операцию на этого юношу произвели?» В противовес официальной версии следствия Грачев выдал свою: Холодов сам изготовил взрывчатку, от которой и погиб. Беспросветный цинизм бывшего главы Минобороны мы обсуждать не будем. Лучше сложим все факты, опровергающие версии о «самодельном происхождении» взрывного устройства и планировании настоящей «военной операции».
Тот, кто посулил Дмитрию «сенсацию в «дипломате», должен был лично знать Холодова и общаться с ним какое-то время, изучить его психологию, уже передавать ему раньше какие-то документы. Холодов, которому до этого много раз угрожали по телефону, по признанию коллег, просто не поехал бы к трем вокзалам, если бы не доверял информатору. Главный «связник» Дмитрия вряд ли бы стал лично передавать ему «дипломат». Классический способ избежать личного контакта – использовать камеру хранения, им-то и воспользовались убийцы. Вряд ли «связник» сам сделал мину-ловушку, особенно учитывая то, что технология, по которой изготовили «дипломат» со взрывчаткой, соответствует той, что использовали военные специалисты – и конкретно взрывники ВДВ. Эксперты-взрывотехники вынесли свой вердикт - работали профессионалы: «Лицо (лица), изготовившее взрывное устройство, имело доступ к изделиям военного назначения, обладает знаниями конструкции инженерных боеприпасов и специальными познаниями во взрывном деле».
Во-первых, весь день убийства – и до него – за Холодовым должны были постоянно следить. Во-вторых, Холодов не открыл «дипломат» на вокзале или в метро по одной простой причине: у него не было ключа. Ключ, обломки которого нашли на месте происшествия, скорее всего, передали журналисту как раз у здания редакции. Так что если сосчитать всех «теневых» участников «операции», вряд ли хватит пальцев на одной руке.
К тому же становится очевидным, что все было продумано до мелочей – ход за ходом: кто-то вел Холодова к тому, чтобы он открыл «дипломат» именно в редакции, а не где-то в другом месте. В назидание всей пишущей братии.
Думается, сейчас мало кто поверит в то, что к взрыву в редакции не были причастны «люди в погонах». К тому же мотивы преступления никто не отменял – у силовиков их было больше, чем у кого бы то ни было. Государственный обвинитель Ирина Алешина не раз обращала внимание суда на слова Павла Грачева:
«...КТО-ТО ИЗ МОИХ ПОДЧИНЕННЫХ воспринял мои слова неправильно». Ну, это уже вопросы коммуникации, а с ней у некоторых военных, к сожалению, часто бывают проблемы.
Давность за ненадобностью
Вряд ли это убийство можно назвать обычным преступлением - слишком уж плотно криминальные корни увязли в политической почве. Так плотно, что докопаться до истины уже, видимо, не представляется реальным – слишком много препон было на пути правосудия в те месяцы и годы, когда правду можно было бы ухватить за хвост. Сейчас максимум, чего может добиться система, – это осудить виновных (или тех, кого ими назначили). В любом случае, время играло и продолжает играть против Фемиды - срок давности списывает многое, и это данность.
Не спорю, необходимость срока давности вполне оправдана с точки зрения оптимизации работы следственных органов. Понятно, что отчетность у нас развита в лучших бюрократических традициях, и любое нераскрытое преступление, особенно совершенное давно и не имеющее шансов быть раскрытым, тяжким грузом ложится на плечи следователей. Отправляя дело в архив, следственные органы в определенной степени от этого бремени избавляются. Это если говорить упрощенно. Однако применимы ли подобные шаблонные правила к знаковым делам, коим дело Холодова, бесспорно, является?
Вся история разбирательств очень напоминает плохо срежиссированный сериал с криминальным душком. За последние годы в нем практически не поменялись ни главные, ни второстепенные герои. Кажется, что с самого начала следствие работало в режиме замедленной съемки - по объективным или по субъективным причинам, сейчас сказать сложно. Почти четыре года потребовалось для того, чтобы выйти на след подозреваемых. Аресты начались только в 1998 году - за это время офицеры, которые впоследствии были обвинены в убийстве журналиста, успели объездить добрую половину страны. Думается, при желании они могли без труда «выпорхнуть» и за ее пределы.
В суд Генпрокуратура передала дело только в феврале 2001-го, за три с половиной года до официального закрытия. Не слишком ли долго собирались все эти кипы документов, которые впоследствии были признаны судом «неубедительными доказательствами»?
Впрочем, все бы могло выглядеть не столь удручающе, если бы срок давности этого дела определялся новым Уголовным Кодексом, согласно которому на раскрытие особо тяжких преступлений отводится пятнадцать лет. Однако дело Холодова рассматривается по Кодексу, действовавшему в 1994 году. Значит, на раскрытие его отведено никак не более десяти лет. И все-таки этот десятилетний марафон окончился безрезультатно. Вернее, результат не удовлетворил ни потерпевших, ни подсудимых. Родители Дмитрия Холодова, окончательно разочаровавшиеся в российском правосудии, намерены искать правду в Страсбургском международном суде по правам человека. Сложно предугадать вердикт международных заседателей, но сам факт того, что столь громкое дело так и остается нераскрытым, вряд ли прибавит авторитета российскому правосудию.
Уйди с дороги, а то зарэжим!
Впрочем, правосудие, вернее, его «служители», у нас, как доказывает история, часто работали в условиях, максимально приближенных к экстремальным (что, правда, никоим образом не оправдывает результат, вернее, его отсутствие). Запугивания и угрозы стали, к несчастью, в нашей стране неотделимы от любых громких процессов. Ответ на вопрос: «Кому это выгодно?» напрашивается сам собой. В нашем случае история отнюдь не засекреченная: государственному обвинителю Ирине Алешиной во время следствия с пугающим постоянством стали поступать угрозы физического устранения. А начиналось все так: вскоре после назначения Алешиной гособвинителем к ней пришел один из ее знакомых, бывший сотрудник ГУОП МВД, который «посоветовал в суд не ходить, поскольку последствия могут быть непредсказуемыми». Сразу же после этого Алешина написала рапорт на имя Генпрокурора. Было принято решение в соответствии с законом об охране судей и сотрудников правоохранительных органов – приставить к ней охрану из спецназа ФСБ РФ. Однако на этом история не закончилась. Таинственный «доброжелатель» вновь появился на горизонте в марте 2000 года. По словам Алешиной, «посланник» сказал, что его попросили выяснить, «сколько нужно денег, чтобы разрулить все вопросы». Информацию о таинственном визитере Алешина передала в соответствующие органы. Первоначально было заявлено, в том числе и через прессу, что по данному факту ведутся проверки. Впрочем, результата они так и не принесли. В свою очередь, сам повод, повлекший за собой эти «мифические» разбирательства, был благополучно погребен под обломками всех усилий следователей. Вернее, одного следователя, благодаря которому и удалось внести хоть какую-то ясность в дело Холодова.
Евгений Бакин, возглавлявший отдел по расследованию убийств и бандитизма, распутывал самые громкие дела, такие как, например, теракт на вокзале в Пятигорске или взрыв на Котляковском кладбище. Благодаря его опыту и профессионализму удалось поймать Андрея Чикатило и подмосковного маньяка по кличке Удав - Сергея Головкина. Коллеги Бакина уверяли, что для Евгения Анатольевича не было «провальных» дел. Исключением стало дело журналиста «Московского комсомольца». Из-за него, видимо, Бакин и уволился из Генпрокуратуры, где проработал восемнадцать лет. К скупым строкам, оставленным в рапорте - «по собственному желанию» – так и не удалось добавить ничего более существенного. Разговоры коллег о многочисленных конфликтах с руководством Генпрокуратуры самим следователем так и не были подтверждены. Видимо, сработали жесткие правила профессиональной этики. Но дело не в этом. Факт остается фактом: незадолго до второго, решающего, судебного разбирательства дело Холодова фактически «осиротело». Вот таким, осиротевшим, оно и предстало перед судом.
Теория противодействия
Кому может быть выгодно закрытие дела? Очевидно, что ни потерпевших, ни обвиняемых такой расклад не устроит. Родственников и коллег Холодова — по понятным причинам, не требующим дополнительного комментария. Обвиняемым это так же не на руку.
«Подозреваемые категорически не согласны с тем, чтобы дело закрыли за давностью, – заявила адвокат Константина Барковского Лариса Мове. – Если дело дойдет до нового рассмотрения суда и гипотетически будет вынесено обвинительное решение, приговор привести в силу будет невозможно. Однако с 17 октября я как адвокат спокойна за судьбу моего клиента – ему ничего не грозит. С другой стороны, эта дата может позволить властьимущим поступить как угодно. Например, сделать виноватыми тех, кто невиновен, и одновременно освободить их от ответственности. А настоящие убийцы Холодова так и останутся ненаказанными».
И все-таки большинство фигурантов этой истории не сомневаются, что дело отправят в архив. В таком случае бороться с неуклюжей судебной машиной придется уже иными способами.
Вопрос о применении сроков давности к подобным преступлениям решается судом. Если все-таки дело будет закрыто, останется один вариант – попытаться возобновить его в связи с новыми или вновь открывшимися обстоятельствами. А эти обстоятельства, увы, замыкаются на Министерстве обороны. Даже несмотря на то, что следы, которые все последние годы петляли вокруг этого министерства, завели следствие в тупик. Впрочем, надо признать, не без помощи экспертов ведомства. Вернее, главного судмедэксперта – Виктора Колкутина. Именно он подписал заключение о том, что в «смертельном» «дипломате» находилось не двести, а пятьдесят грамм тротила. Очевидно, что этого недостаточно, чтобы убить человека: хватит лишь, чтобы «попугать» (определение адвокатов подсудимого). Повторные независимые экспертизы категорически опровергали версию специалистов Минобороны. Сейчас единственный «огнеупорный» аргумент всех ратующих за продолжение дела основывается именно на этих «фальсификациях». Выдадут ли силовики «своего» или попытаются усмирить разбушевавшуюся Фемиду, покажет время. Но ответ почему-то напрашивается сам собой уже сейчас... Впрочем, это - не единственная проблема, с которой столкнулись служители правосудия. Один тот факт, что дело рассматривалось в военном, а не гражданском суде, говорит сам за себя. Не удивительно, что слушание часто откладывалось по весьма банальным причинам, например, из-за болезни адвоката или судьи.
Так что вполне закономерным итогом этого «вялотекущего» разбирательства стал час «икс»: с 17 октября 2004 года дело Холодова можно официально закрыть. Правда, такое решение должен принять суд. Но его пока не было. Родители Холодова собираются подать кассационную жалобу и требовать пересмотра дела. Однако сделать это пока невозможно – необходима копия протокола судебного заседания. Бумаги в стиле классических «бюрократических» сюжетов сейчас застряли где-то в архивах. Получить их родители журналиста не могут, по каким причинам – неизвестно. Как только потерпевшие получат копию документа, они вместе с Генпрокуратурой смогут подготовить обращение в Верховный суд, который и примет решение о закрытии или продолжении дела. Дай Бог, мудрое и справедливое.
Марина Гриднева, журналист газеты «Московский комсомолец»:
Существуют три варианта развития событий. Во-первых, Верховный суд может просто-напросто закрыть дело за давностью. Во-вторых, он может признать приговор правильным и отправить дело в архив. Иной вариант, который бы устроил наш коллектив, - отмена приговора и назначение новых разбирательств. Однако надежды на такой исход у нас, фактически, нет. Поэтому мы готовимся к тому, что будем настаивать на продолжении следствия. В любом случае, сейчас мы должны дождаться решения Верховного суда, и, только узнав его, сможем что-то предпринять.
Если дело закроют, естественно, мы будем добиваться его возобновления по вновь открывшимся обстоятельствам. У нас много претензий к экспертизе. Первая экспертиза, которая проводилась во время следствия, установила, что в дипломате лежала взрывчатка, эквивалентная двумстам граммам тротила. Этого достаточно, чтобы убить человека. По ходатайству адвокатов подсудимых проводилась еще одна экспертиза, и главный судмедзксперт Министерства обороны Виктор Колкутин подписал заключение о том, что в дипломате было не двести, а пятьдесят граммов взрывчатки – этого количества недостаточно для покушения на убийство со смертельным исходом. Вскоре по нашему настоянию была проведена еще одна экспертиза – независимая: она подтвердила первую версию. Очевидно, что Колкутин ввел суд в заблуждение. Я думаю, именно это мы и будем доказывать при поддержке Генпрокуратуры в случае, если дело прекратят. Пока мы, коллеги Димы, живы, будем добиваться, чтобы виновные были наказаны.
Специальный корреспондент «Дело №»
Влада Никольская